Героический режим. Не для героев [СИ] - Геннадий Башунов

Я вцепился в сомкнутые на моей груди ладони утопленницы. Разжать их я не мог — слишком она была сильна, но два пальца мне удалось оторвать от своей груди. Раздался хруст, от которого волосы становились на затылке, и пальцы Топлюши оказались вывернуты под неестественным углом. Утопленница завизжала от боли и чуть ослабила хватку. Этого хватило, чтобы я сломал ей левую кисть.

Мир перевернулся перед глазами. Едва успев вдохнуть, я тяжело ударился о корни деревьев. Послышался тот же неприятный хруст, и мою правую руку пронзила резкая вспышка боли. Я тяжело поднялся, бросил взгляд на свою вывернутую кисть и левой рукой вытащил из ножен тесак.

Топлюша визжала, держа правой рукой свою болтающуюся кисть. Из открытого перелома медленно текла густая прозрачная жидкость.

— Теперь к водичке я тебя не пущу, сука.

Утопленница резко вскинула голову. Глазница, в которую я прошлый раз попал стрелой, намертво заросла, из сросшейся кожи торчали ошмётки ресницы. Её рубище было изорвано, открывая белоснежную кожу, аккуратная левая грудь была обнажена, затвердевший бледно-розовый сосок будто обещал вечное блаженство. Но пока мои глаза застилала багровая злоба, вожделение, навеянное магией, не управляло моим разумом.

Я оскалил зубы и начал медленно заходить в её слепую зону.

— Зубастая игрушка, — осклабилась Топлюша. Теперь в её голосе не было и грана эротики, он напоминал скорее кошачье шипение. — Я люблю таких. Но учти, что и я захочу тебя покусать.

— Попробуй.

Она двигалась быстро, но мой Плащ Теней уже восстановился. Я ушёл от её прыжка и отмеренным движением тесака располосовал ей грудь. Топлюша, прошедшая мимо меня, завизжала и махнула рукой, стараясь зацепить мой бок, но я уже был за её спиной. Удар в спину, пинок в зад. Утопленница завизжала, тяжело упала лицом в траву, но вскочила, как кошка, и бросилась по широкой дуге к ручью. Я догнал её и всадил тесак в глотку. У неё силы явно не прибавилось, а я стал сильнее.

И, наверное, менее осторожным.

Мощный удар правое колено. Я упал на левое, а Топлюша, с невероятной скоростью развернувшаяся ко мне лицом, выбросила в меня растопыренную пятерню. Удар пришёлся в лицо, мой нос хрустнул, мгновенно наполнившись кровью, а я опрокинулся на спину. Чудо, что выдержали шейные позвонки. Топлюша мгновенно оказалась сверху, обхватила мои бёдра коленями и ухватила здоровой рукой моё горло, выдавливая из него воздух.

Но и у меня в левой руке был тесак. Я всадил его утопленнице в бок, провёл им, рассекая до пупа кожу. Белая кровь Топлюши хлынула потоком, сизые внутренности вывалились из разрезанной хламиды. Я ударил её ещё раз, в солнечное сплетение, и потянул тесак вниз, располосовывая живот. Топлюшин визг чуть не оглушил меня. Она отпрянула назад, повалилась на спину, откатилась, а после, вскочив, бросилась к ручью, поддерживая свои внутренности. В ручье она бесследно исчезла.

Но мне было не до того, я хрипел, вгоняя через полыхающее горло горячий шершавый ком воздуха.

Кисть распухла и безвольно болталась. Дыхание больше напоминало пытку, но я трусил по дороге. В левой руке держал уже второе зелье здоровья: первое выпил после боя, а второе цедил по глотку через каждые пятьсот шагов — оно немного приводило меня в чувство. Самую малость. Шагов на тридцать-сорок. Но именно благодаря ему я ещё не свалился на обочину.

Я смотрел только себе под ноги. Наука ещё со школьных кроссов и сдачи нормативов в ВУЗе — мне было легче, когда я не видел, сколько осталось до финиша. Только это да счёт шагов от одного до сотни и помогали — марафонец из меня всегда был хреновый.

Наверное, поэтому я не заметил, как дорога потихоньку начала подниматься. Я даже не почувствовал, что бежать стало тяжелее, это и так было слишком тяжело. Деревенские ворота я тоже не заметил и встретился с ними теменем, что заставило меня упасть на задницу. Это тоже было больно. Но я поднялся и, пошатываясь, побрёл вперёд. Зелье допил и отшвырнул.

Мне под ноги попался какой-то пацан. Я схватил его за шкирку и хрипло выдохнул:

— Где Гая?

Мальчишка не на шутку перепугался, его лицо исказилось, а расширенные от страха глаза наполнились слезами.

— Где Гая?! — рявкнул я ему в лицо. На объяснения у меня не было ни времени, ни сил. И что я, мать вашу, должен объяснять неписю?

— В таверне, — пискнул пацан.

Я осторожно поставил его на землю и поплёлся к таверне. У пострадавшего сразу собралась кучка мальчишек.

Там было шумно и полно народа. Я бесцеремонно отшвырнул с дороги какого-то НПС, продрался через толпу. Гая сидела во главе большого стола. У них здесь что, реальная свадьба? Наверное, мы поторопились с уходом, если сюжет здесь продолжался. Возможно, получили бы пару квестов…

Но сейчас не до этого.

— Герой Дуду! — воскликнул лысый староста, вставая. — Я так рад, что ты посетил нашу свадьбу. Но что с тобой случилось?

Я молча подошёл к столу, наклонился через него, схватил Гаю за плечо и одним движением активировал круг телепортации, надеясь, что он перенесёт меня в базовое поселение. Как-никак базовой для меня теперь была та деревня.

Тошнотворное ощущение длилось краткую долю секунды. Я стоял на площади той деревни, держа Гаю за плечо. Та в свою очередь вцепилась в старосту, а у того в руках была кружка с пивом и наполовину обглоданная куриная ножка.

— Да что?.. — взвыл лысый.

— В таверне, — сказал я, тяжело садясь на землю. — В таверне умирает мой друг.

Гая деловито кивнула и, подобрав длинный подол свадебного платья, бросилась в таверну.

Я тупо сидел на земле, уставившись в одну точку и слушая ругань старосты. Из таверны выбежал Антон. Показав мне сложенные в круг большой и указательный пальцы, он нырнул в портал. Я тяжело перевёл дыхание и лёг на землю. Ругань старика на миг прекратилась, а после возобновилась с утроенной силой. Одним мощным рывком он поднял меня и понёс в таверну, где усадил на скамью.

Через пару минут мимо вновь пробежал Антон, держа в руках большую сумку. Я тупо смотрел, как он снуёт туда-сюда, таща в руках то воду, то полотенца, то жаровню с углями. Ещё через пару минут он подбежал ко мне, забрал тесак и убежал, чтобы вернуться уже надолго. Разлив где-то добытое вино по кружкам, он сунул мне одну. Я благодарно кивнул и вылакал свою до дна.

В этот же момент из комнаты, где спал Костя, послышалось тихое сдавленное мычание. Но сколько в нём было боли…

Антон тихо матерился, ему вторил престарелый жених, а я молча смотрел на догорающие с завтрака в камине угли. На меня напала такая апатия, что хотелось, чтобы вообще больше ничего не происходило, чтобы я сидел и пялился на угли.